Деревенский мечтатель

Мальчишки были похожи на мокрых нахохлившихся Воробьёв. Они стояли на кочках у самой дороги и напряжённо ждали.

Герасим пришёл позже всех. Поэтому и досталось ему самое невыгодное место: далеко от ворот. Когда будут выкликать, могут и не заметить. Эх, надо было пораньше проснуться!

Потолкаться у кожевенного завода его надоумила Марфа, дальняя родственница, у которой он квартировал. Герасим искал работу. Но пока неудачно. И тут, вишь, сколько оказалось желающих.

Герасим оглядел мальчишек. Щупленькие, плохо одетые, с бледными худыми лицами. Было им лет по одиннадцать-тринадцать. Герасим заметно от них отличался. Хоть и невелик ростом, но крепко сложен. Ладный армячок на нём лихо подтянут ремешком. На голове мохнатая баранья шапка. Холщовые штаны тщательно заправлены в крепкие, густо смазанные салом сапоги.

Эти сапоги - его большая гордость. Ни у одного мальчишки во всей деревне не было сапог. Ходили в лаптях, а больше босиком. Зимой и вовсе не слезали с печки - не в чем пробежаться по снегу. А для Герасима родители заказали сапоги у бродячего кимряка - телушку-однолетку продали. И всё-то ради его учёбы.

Славилось когда-то обувным промыслом в Тверской губернии село Кимры. И нынче всякого бродячего сапожника называли кимряком.

Герасим тоже собирался стать кимряком - вот только заработает деньги на свою мастерскую да научится делу. Для этого он и приехал в город.

Новенького сразу унюхала собака-попрошайка: от него исходил приятный запах свежей соломы, тёплого хлева и чего-то неповторимо уютного.

Собака подняла на Герасима морду: глянули голодные, полные отчаяния глаза. И у парнишки сжалось сердце.

Он хотел погладить её. Но она тут же отскочила.

- Чего боишься-то, - заметно окая, произнёс Герасим. - Не трону... Как тебя кличут? - И сам ответил: - Небось Бедолага? Как же по-другому. Бедолага ты и есть.

Шерсть на собаке скаталась, бока ввалились, хвост был поджат под самое брюхо. Герасим всё-таки дотянулся до неё и почесал за ушами. Собаке понравилось: ещё никогда ей так приятно не делали. В знак благодарности она даже попыталась вильнуть хвостом. Но ничего не получилось: хвост оказался перебитым.

- Ну-кось постой. - Мальчишка принялся её ощупывать. Собака тихонько повизгивала. Но не вырывалась.

Ага, понятно. Герасим достал из-за пазухи тряпицу, оторвал от неё кусок. Потом подобрал с дороги пару щепок и прибинтовал к хвосту.

- Не горюй, - подмигнул он. - Заживёт, как на собаке!

Пока возился, в воротах появился мастер. Без лишних разговоров обошел мальчишек и четыре раза ткнул пальцем: "Ты, ты, ты, ты".

Возле новенького он остановился. "Гляди прямо в очи, не переставай улыбаться, - вспомнил Герасим напутствие матери. - Трудно отказать человеку с хорошим взглядом и доброй улыбкой".

- Ишь, белозубый! Ну иди и ты.

Герасим наскоро нагнулся к Бедолаге: "Жди меня". И поспешил за мастером.

Остальные мальчишки враз разбежались: заторопились на рынки и в торговые ряды - авось там удастся подзаработать.

А счастливчиков привели в мрачный сырой цех. В нос ударил удушливый кислый запах.

- Кхе, кхе, кхе, - неудержимо раскашлялся Герасим. Слёзы выступили из глаз. Ничего более противного ему не доводилось нюхать.

Всё помещение занимали огромные деревянные лохани и чаны, наполненные тёмной жидкостью. В узких проходах между ними застыла чёрная слизь. Плесень покрывала стены.

Рабочие в длинных кожаных передниках таскали на шестах кипы мокрых кож и раскладывали их по лоханям. Другие, распластав кожи на наклонных козлах, с усердием скребли их длинными резаками. Вокруг летели кожаные стружки и липкие брызги.

Ребят подвели к низенькой грязной скамье у печи.

- Скидывай сапоги, - скомандовал мастер.

Мальчишки разулись и без стеснения начали высоко закатывать портки. Глядя на них, и Герасим снял свои новые сапожки, аккуратно сложил их подошва к подошве и, выбрав место почище, прикрыл армячком.

- Старшой, куда загонять мальчишек? - крикнул мастер кому-то.

Появился старичок в надвинутом на лоб картузе и круглых железных очках.

- Сейчас попробуем. - Он нагнулся над низким чаном, где в буром киселе лежало нечто мерзко-скользкое. Взял в щепоточку жижу и попробовал её на вкус.

Герасима аж передёрнуло.

Заметив его гримасу, старичок ласково сказал:

- Не брезгай. Ничего дурного в "хлебнике" нету - мука, яйца да немного соли с квасцами. Это тебе не "клюквенник".

Герасим поинтересовался: а из чего "клюквенник"? Мальчишки захихикали: ишь, не знает! Старшой строго глянул на них поверх очков.

- "Клюквенник" - это куриный помёт. В нём кожу вымачивают. Так положено в сапожном деле. - И добавил: - Ежели хочешь стать сапожником, должен уметь кожу готовить. С неё всё ремесло и начинается. Ужо расскажу, как это выделывается: сначала кожи солят. Затем квасят в "клюквеннике" и в "хлебнике". Ещё кожу дубят: отмачивают в растворе, запаренном дубовой корой или ивовыми прутиками. Потом кожу красят, затем мездрят - или, иначе говоря, счищают неровности. При этом много раз приходится кожу промывать в тёплой и холодной воде. И вот приходит время, когда она становится гибкой и мягкой и её уже можно просушивать. Только после этого всего кожа становится пригодной для шитья сапог. А вот барышням на бальные туфельки идёт исключительно лайка. Для неё особые правила приготовления. Скажем, разминать лайку требуется только мальчишескими пятками, - чтоб сделалась кожа нежной и мягкой. И никак по-другому нельзя.

Босоногие ребятишки влезли в чан. Положили друг другу руки на плечи, сомкнули хоровод и затянули старинную песню:

 Годи я, годи ты. 
 Ходи-годи, а кабы. 
 Води-боди, а не вы, 
 Ходи я, ходи ты...

Это бесконечно повторяемое заклинание, казалось, помогало ребятам не свалиться в чан. Поначалу было занятно скользить по сырым шкурам. Но постепенно силы стали оставлять. Начало щипать голые пятки. От монотонных движений и дурного запаха стала кружиться голова. Герасим едва дождался заводского гудка, известившего о конце работы.

В награду за усердие с мальчишками расплатились не деньгами, а... пирожками.

Получил свой пирог и Герасим. Усталым вышел он за ворота. Моросило. Сыпал нудный дождик пополам со снегом. Вконец промокшая, дрожащая всем телом Бедолага встретила мальчишку на дороге. И странно: он ей несказанно обрадовался. Было приятно, что он не один.

И опять он погладил собаку. Она жалостливо заскулила.

- Да, правда, ты ж голодная, - спохватился Герасим. - Хочешь пирога?

Первый отломленный кусочек Бедолага проглотила не моргнув. Герасим дал ещё. И опять она с жадностью схватила кусок. Он снова отломил... От пирога вкусно пахло постным маслом и запечённой капустой. У Герасима текли голодные слюни. Но он не решился отказать Бедолаге и скормил ей весь свой "заработок".

Повеселевшая собачонка побежала провожать его домой.

У Марфы за столом как раз вечеряли. На столе дымился чугунок с картошкой, сдобренной поджаренным чухонским шпиком. Собралась вся семья во главе со Степаном, Марфиным мужем.

Но к столу Герасима не пригласили: посчитали, что он сыт. А Марфа ещё и упрекнула его:

- Мог бы ребятишкам гостинца принести - пирог-то дали большой.

Герасим ничего не сказал про Бедолагу. Он не обиделся на Марфу. Замотанная жизнью, она превратилась в патлатую ворчливую бабу. А ведь была когда-то в деревне первая резвушка...

На следующее утро Герасим собирался на работу вместе со Степаном. Они выпили по кружке заваренного смородинным листом чая да закусили горбухой хлеба. И ушли: Степан - в мастерскую, Герасим - опять к воротам кожевенного завода.

И надо же такому случиться: опять ему встретилась Бедолага. Радостно завиляла хвостом.

Всё повторилось, как в первый раз: мастер отобрал четверых мальчишек и в придачу его, белозубого.

Опять они мяли лайку и опять заработали по пирогу. И снова Герасим свой пирог почти весь скормил Бедолаге - только оставшиеся крошки стряхнул себе в рот.

Так продолжалось несколько дней. Пока однажды Марфа не подняла крик:

- Степан, да устрой ты его куда угодно! Только бы не воняли его ноги! Задыхаюсь... Дети кашляют... И ещё собаку привадил.

- Где? - спросил Степан.

- У крыльца ошивается.

Степан вышел. У Герасима сжалось сердце. Что будет с Бедолагой? Прогонит ведь! .. Он так к ней привык. Но вступиться за животинку не посмел: сам тут был на птичьих правах...

Тем временем за дверями послышался грохот и стук. Степан с кем-то разговаривал, но трудно было разобрать. Собака не лаяла.

Наконец Степан вернулся.

- Выгнал? - спросила Марфа.

- Под крыльцом конуру устроил.

Марфа в злобе бросила ухват об пол.

- Все вы против меня собравшись... - И заплакала.

- Не кричи, Марфа. Хуже зверей живём. Добро делать разучились. Пускай собачонка себе живёт. Детишкам будет с кем играть.

Марфа дулась целый вечер. А потом сама же собрала с мисок кусочки и накрошила Бедолаге похлёбку.

Странная была эта Марфа. Орала злобно, а делала по-доброму. Видно, непроглядная нужда сделала её такой. Своих четверых ребятишек она щедро награждала подзатыльниками и не менее щедро ласкала и жалела. Вечно она торчала у плиты. Варила и стирала, и беспрерывно обтирала руки о грязный передник.

Именно Марфа настояла на том, чтобы Степан отнёс мастеру присланный из деревни окорок.

- Не подмажешь - не поедешь.

И действительно, окорок возымел своё действие: Герасима взяли учеником в колодочную мастерскую Булгакова. Находилась она рядом с фабрикой "Скороход", и делали на ней колодки, по которым на фабрике шили башмаки.

Поначалу Герасима определили мальчиком на побегушках. Бегал он под навес лесопилки укладывать в штабеля буковые чурки. Потом бежал к рубщикам помогать колоть толстые круглые брёвна. Потом относил болванки пропаривать в паровом котле. Затем нужно было намыливать распаренные болванки и укладывать их сушить в клети. Всюду поспевай, а в награду - одни подзатыльники.

Когда наступала пора тесать из тех болванок заготовки, работы у Герасима ещё прибавлялось. Рубил заготовки самый сильный и меткий сапожник Харитон. Было страшно смотреть, как он, придерживая одной рукой болванку, строгал её острым, словно бритва, топором. Ни одного неверного удара, ни одной лишней стружки не спустит с деревяшки. Ну, а Герасим хватает на лету заготовки, прячет в мешки и только успевает убирать вокруг колоды стружку.

Брались рубить заготовки и другие. Но у них получалось хуже: много дерева шло в отходы, да и сами заготовки часто выходили кривыми и косыми. Уж никуда не годились, ими топили печь.

Однажды кто-то оставил у печи мешок с заготовками. А Герасима как раз снарядили печи топить. Мальчишка и побросал всё, что было в мешке, в огонь.

Но оказалось, что там, в мешке, были настоящие заготовки.

Как узнал про это мастер, схватил он Герасима за шиворот, снял с себя кожаный ремень и давай стегать мальчишку что есть силы.

Мастерская огласилась громкими воплями:

- Ой, пощадите! Ой, помилуйте!

Но мастер был неумолим. Да и другие сапожники помалкивали: раз виноват, по справедливости и бьют. Жаль, конечно, парнишку, но за вину должон терпеть...

Наконец вмешался Харитон. Он тяжело опустил свою огромную ладонь на мастерово плечо, не выпуская из другой руки топор.

- Ну, поизмывался и будя!

Мастер тут же отпустил мальчишку, и Герасим с проворностью мыши юркнул в тёмный угол за дровами. Там и просидел до вечернего гудка. Уходил домой со слезами. А пожаловаться было некому. Только уткнулся в тёплую Бедолагину шерсть и, всхлипывая, излил ей душу.

На другое утро Харитон усадил Герасима рядом с собой на низенькую липку - деревянную сапожную табуретку с парусиновым сиденьем. Сказал хозяину:

- Буду к колодочной науке парня приучать. Теперь, кто к нему заимеет претензии, пущай разбирается со мной.

Булгаков согласился.

- Но учти, - сказал он. - Раз взял помощника, сам ему и плати.

Так было всегда. Поэтому знающие рабочие не любили учеников: мало того, что выдавай ему свои профессиональные секреты, еще и плати ему из своего кармана. Они предпочитали видеть мальчишек на побегушках. А своё умение про себя держали. Сапожник Кузьмин так обычно говаривал: "Пошто бросать на ветер знания. Научишь тут всяких, а самого за ворота вышвырнут, как ненужного".

Но Харитон не побоялся взяться за обучение. Человек он был добрый, отзывчивый, и характер у него был щедрый.

Не поскупился он потратить на Герасима время.

- Сделаем из тебя заправского сапожника, - подмигнул он мальчишке. - За битого двух небитых дают.

Надел на Герасима длинный до пят передник с нагрудником из толстенной кожи. Вручил необыкновенно длинный тесак с ручками на обоих концах. Да ещё прибавил разных ножей и напильников целую кучу.

Показал он Герасиму, как ловчее держать заготовку, чтобы она одним концом упиралась в верстак, а другим - в кожаный нагрудник.

- Гляди: что нужное, оставить, а лишнее стесать.

- А с чего глядеть-то?

Харитон смутился. Он, опытный, знал колодку наизусть. А мальчишке нужен был какой-то образец.

- Тогда гляди, к примеру, на свою ногу...

Герасим тут же разулся и посмотрел: нога как нога - ничего в ней особенного нет.

- А чего на неё глядеть, - с досадой сказал он.

- Неправда твоя. Рази не видишь: нога у человека хитро устроена. Знаешь вот, на чём ты стоишь?

- На подошве.

- И да, и нет... На двух подушках, которые есть в подошве, - на пяточной и носочной. Глянь, а между ними мосток поднимается арочкой. В нём спрятана косточка-пружинка. Ты идёшь, а она мягко пружинит.

- А пальцы зачем?

- Пальцы ноге дадены исключительно для ходьбы. Пяткой ступаешь - пальцами отталкиваешься. Такая у них работа! Да и вообще, любая косточка, любая мышца в ступне для своего дела предназначена. И обувка не должна мешать, а помогать в ходьбе. Поэтому-то и строгаем колодочку точно по ступне.

Уразумел Герасим. Взгромоздил он босую ногу на верстак и принялся по ней резать колодку.

Увидев это, сапожники рассмеялись. А он знай делает своё дело. От усердия даже язык прикусил.

- Шибко не размахивай, - предупредил Харитон. - Не ровен час, пробьёшь нагрудник тесаком, калекой останешься.

Смастерил Герасим колодку: точь-в-точь его правая нога.

- Добро! - похвалил Харитон. - Теперь по ней левую строгай.

Но Герасим пока ещё так не умел. Ему нужно было на образец смотреть. Скинул он левый сапог, вытянул ногу на верстак. И опять вызвал всеобщий хохот.

Да пусть себе смеются! В мастерской ведь не так часто бывает весело. Медленно приходило к Герасиму мастерство. Бывало, и запорет заготовку. Сразу же мастер тут как тут: штраф, мол, с учителя за то, что недоглядел.

Но всё-таки умение накапливалось. Пришла пора получить Герасиму своё первое жалованье. Разделил он его на три равные части. Одну часть - за квартиру, вторую - Марфе на харчи, а третью отнёс в сапожную лавку.

Давно уж он приметил её на Обводном канале. Там торговал чернобородый еврей. В свободное время Герасим с Бедолагой ходили поглазеть на маленькую мутную витрину. Были там выставлены всякие нужные сапожные инструменты, гвозди, дратва, канифоль, даже - липка и верстак.

С завистью рассматривал Герасим всё это богатство. Да пока не на что было покупать, он и не входил в лавку. Но твёрдо решил: "Вот появятся деньги - начну постепенно приобретать кимряцкое хозяйство". Уже завёл для него крепкий сундучок с прочным замком, - чтоб, не дай бог, Марфины ребятишки не растащили по недомыслию.

Однако ж, когда пришёл срок, с первой получки удалось Герасиму купить лишь коробку мелких гвоздей да моток дратвы.

...Шло время.

Как-то приехал в мастерскую седой есаул заказывать колодки для новых сапог. Сильно прихрамывая, он с трудом поднялся на второй этаж.

Хозяин встретил его с заискивающим почтением.

- В прошлый раз вам колодки исполнял Кузьмин. Удачными ли получились сапоги?

- Нет, - мучительно морщась, ответил есаул.

- А позапрошлый - старик Голубев...

- Тоже не угодил.

- На сей раз, может быть, Герасиму Полутову поручим,- предложил хозяин. - Тут объявился у нас шустрый мальчишка. Память изумительная. Ему лишь один раз руками ощупать - и доподлинно запоминает ногу.

- Давайте попробуем.

Призвали Герасима.

Тот, как увидел бравого кавалериста, враз остолбенел. Поразило мальчишку великолепие военного мундира: ордена, золотые украшения, яркие нашивки на френче, шаровары с лампасами и "бутылочками" блестящие лакированные сапоги с серебряными шпорами. Ещё никогда так близко Герасим не видел столь роскошного господина. От удивления он раскрыл рот, не мог произнести ни слова.

- Э, да ты, вижу, мною восхищаешься, - сказал есаул, страдальчески закатывая глаза. - Не стоит завидовать! На коне я ещё герой, а вот пеший... Человек с мозолями не может быть счастливым.

Посмотрел Герасим на его ноги: какие же они уродливые! Сбоку у больших пальцев торчат лилово-малиновые костяшки.

На пятках, словно шпоры, выпирают бугры. Пальцы повалились в беспорядке друг на дружку, и на каждом торчит по жёсткой жёлтой гуле.

Неделю строгал Герасим колодки для есаула. Старики сапожники высказывали недовольство: почему именно его, мальчишку, предпочёл богатый заказчик.

Шушукались по углам, что, мол, не справится Герасим.

Но когда по Герасимовым колодкам сшили новые лакированные сапоги "бутылочками", есаул сразу заулыбался. Ступать в них оказалось легко и мягко, будто бы в чулках. И никакие мозоли не болели.

Есаул велел позвать к себе юного колодочника и одарил его серебряным рублём. На, мол, разгуляйся!

Но Герасим не стал зря тратиться, а отнёс рубль в сапожную лавку. Купил парный инструмент - и молоток и клещи одновременно.

Он уже приучился во всём себе отказывать. Не лакомился пряниками и красными леденцами, как другие подмастерья. Сам себе латал и перешивал штаны и сапоги. Не ходил он на гулянья в Румянцевский лес. И уж ни разу не ездил на конке на Невский.

Он и Марфе наказывал:

- Корми меня подешевле, чем попроще. Сахару не давай. Не малой я, обойдусь.

А как только заведётся у него лишний гривенник, складывал монета к монете. И шёл к чернобородому лавочнику купить шило, а то лапку или, скажем, сухого клея. Всё потом в деле пригодится.

Однажды приобрёл Герасим пару колодок. Увидел Степан, что его квартирант прячет в буковом сундучке.

- Никак украл? Грех на душу принял...

- Нет-нет, - поспешил оправдаться Герасим. - Как ты мог подумать такое.

И рассказал ему про сапожную лавку, про свои заветные думки.

- Мечтаю в кимряки податься. Возьму с собой Бедолагу, и будем ходить по деревням, обувать простой люд.

- Куркуль ты, - сказал Степан. - Словно клуша - та всё под себя знай гребёт: мой инструмент, мой товар, моя мастерская... Да разве в одиночку много назаработаешь!

Узнал про состоявшийся разговор Харитон. И так же, как Степан, не одобрил Герасимовых намерений.

- Кимряк может услужить в деревне двум-трём крестьянам. Остальные как ходили, так и будут ходить в лаптях. А чтобы обуть весь народ, нужны фабрики. А на фабриках первые люди кто? Мы, рабочие. Выходит, что без рабочих людей не зажить народу привольно.

Однако Герасим гнул свою линию:

- И с одного много может быть пользы, коли такой человек всё умеет. Я уж научился дубить кожи. Знаю, как резать колодки. Теперь бы мне посмотреть, как башмаки по частям собирают, - вот и готов кимряк! На "Скороход" бы попасть мне...

Скоро такой случай и вправду представился.

В последнее время дела у хозяина шли неважно. Богатые заказчики появлялись редко. Зато чаще наведывались в мастерскую чиновники соседнего "Скорохода", присматривались к колодочникам, вели с Булгаковым тайные переговоры.

А однажды пожаловал сам управляющий. Он сопровождал статную даму и очаровательную девочку лет двенадцати.

- Туфли для барышни, - отрывисто приказал он Булгакову. - И чтоб зер гут!^* На фабрике сошьём, но нужны колодки.

^* (Очень хорошо (нем.).)

Хозяин мастерской замельтешил перед важными господами:

- Как будет угодно! Поручим лучшему мастеру...

И снова позвали Герасима.

Девочка встретила юного сапожника презрительной усмешкой. Герасим опустился перед нею на колени. Она грациозно поставила на его ладонь маленькую ножку в белом кружевном чулке. И Герасим принялся легонько ощупывать изящные изгибы её ноги. Пальцами он запоминал особенности ступни.

А девочке сделалось щекотно. Её блестящие, как вишни, глаза сощурились. Она игриво тряхнула чёрными локонами и звонко рассмеялась.

- У, какой занятный! Мне смешно!

Булгаков поспешил объяснить, что у Герасима своя метода снимать мерку.

В картонной коробке на столике лежал товар для туфелек - нежная розовая лайка. Ах, вот какими становятся те самые шкурки, которые Герасим когда-то разминал с мальчишками за пирожок! Теперь эта мягкая, упругая кожа напоминала дорогой бархат. Из неё получатся замечательные туфельки!

Герасим взял в руку розовую лайку и невольно приложил её к щеке: волна тёплой приятности захлестнула его - будто приласкала материнская рука. Щёки вспыхнули пунцовым румянцем.

- За энтим товаром глаз бы надобно, - робко произнёс он. (У Герасима была своя деревенская хитрость: собственными глазами поглядеть, как шьют обувь на фабрике.)

- Ишь, пострел! Без твоих советов обойдёмся! - резко оборвал его хозяин.

Но управляющий возразил:

- Пусть присмотрит. (У управляющего тоже была своя выгода: раз парнишка вызвался сам - вот и пусть задаром таскает товар из цеха в цех.)

... Сначала Герасима отправили к закройщикам. На высоких столах они по выкройкам резали кожи.

Один закройщик выкроил острым ножом для девочкиных туфель подмётки из толстой кожи. Второй аккуратно взял из коробки розовую лайку и по фасону вырезал верхнюю часть лодочки, а заодно - нарядные бантики к ним. Третий подготовил кожаную стельку и белую матерчатую подкладку.

Заготовки уложили обратно в коробку, и Герасим отправился дальше - в пошивочный цех. Тут за ручными машинками сидели сапожники и строчили кожи. Они пришили подкладку к лайковому верху лодочек, пристрочили по ободку кант, стянули замысловатыми узлами бантики.

Только когда все детали были готовы, Герасим попал к затяжникам: их задача - соединять всё вместе.

Теперь понадобилось достать из коробки Герасимовы колодки.

Затяжник наложил на колодку кожаную стельку. Потом осторожно натянул сверху розовую заготовку. Расправил лайку, - чтоб ни единой морщинки не осталось. Нижний край загнул под стельку, передок закрепил гвоздями. Затем достал кривую иглу, вдел длинную нитку и с помощью шила начал пришивать всё вместе - передок, стельку и задник. После этого стал прочно прикреплять подошву.

Теперь на колодках уже было видно, какие-такие получаются туфельки-лодочки. Только каблуков не хватало.

Пошёл Герасим к каблучникам. Те сколотили из кусочков кожи невысокие наборные каблучки и прибили их к туфелькам.

Осталось заглянуть к отделочникам, - чтоб те пришили бантики.

Ну вот и всё.

Самым последним взял в руки туфельки контролёр. Выбил он молоточком из лодочек деревянные колодки. Теперь уже они не нужны, свою службу сослужили. Лодочки готовы: бери да надевай!

Закончилась работа над парой обуви. Сколько же людей приняло в ней участие! И каждый - со своим умением. Сможет ли справиться со всеми этими операциями один кимряк?

Теперь Герасим видел, что сапожное ремесло вовсе не такое простое, каким оно представлялось ему вначале. Долго ещё ему придётся в нём разбираться...

Меж тем события в колодочной мастерской разворачивались стремительно.

Хозяин Булгаков окончательно разорился и продал мастерскую со всеми верстаками, липками, а заодно - и со всеми работниками - "Скороходу".

Поскольку фабрика находилась рядом, забор перенесли, и здание мастерской очутилось на общем скороходовском дворе.

Теперь колодочники на работу ходили со всеми фабричными через узкую калитку. Нужно было попасть точно к гудку. Раньше не пускали. Ну, а кто придёт позже, - штрафовали. У калитки каждое утро случалась то давка, то свалка.

Распоряжаться в мастерской назначили хмурого злобного немца. По-русски он, кроме ругательств, не знал других слов. И придирался по каждому пустяку.

Он-то и объявил бывшим булгаковским рабочим, что зазря им раньше платили такие деньги и что вот он теперь наведёт порядок. Всем пригрозили снизить заработки.

Колодочники зароптали. И без того они получали гроши. Едва хватало, чтобы прокормить себя и семью. Многие жили впроголодь. Обувались-одевались во что бог пошлёт. Редко какой одиночка мог скопить рублик-другой, чтобы послать родным в деревню. Уж никак нельзя было получать меньше...

Но люди побаивались открыто высказать свои недовольства. Станешь возмущаться, - того и гляди, вообще работы лишишься.

Тогда и проявил свой характер Харитон. Впрочем, он меньше всего бы пострадал. Работал он лучше всех и зарабатывал больше всех. Но нрав у него был непримиримый. Старый мастер об этом хорошо знал и, кажется, даже побаивался его. Не раз бывали случаи, когда Харитон вступался за своих товарищей.

И сейчас он возмутился первым. Пришёл к немцу в контору да как стукнет кулачищем по столу:

- Не имеешь права, кровопивец! Мы за свои гроши до седьмого пота вколачиваем!

А немец с перепугу поднял крик: "Шволочь, как посмел на меня руку поднять!" И побежал жаловаться управляющему, будто бы Харитон его избил. А тот, не разобравшись, вызвал полицейских.

Харитона арестовали, посадили в тюрьму.

Герасим выпросил свидание с ним. Принёс ему передачу.

В камере он не узнал своего могучего учителя.

- Били?

- Не скрою, приятель, били.

- За что?

- Смутьян я.

- Так ведь правильно вступился. Вишь, и хозяева согласились: не скостили жалованье...

- Страшатся, что и другие поднимутся за правду. Чего доброго, ещё и прибавки потребуют. Опасно, когда смутьян заведётся: всех может перебаламутить. От таких, как я, стремятся избавиться.

Харитону присудили высылку из Петрограда - за возмущение спокойствия. Назначили в далёкий холодный Туруханский край.

- А ты держись, - подбодрил он Герасима. - Руки, вижу я, у тебя золотые. Талант к нашему делу имеешь пребольшой. Знатный сапожник из тебя выйдет!

Подарил он Герасиму крохотный красный башмачок, который, как в сказке, неизвестно когда и неизвестно как сумел смастерить в камере. Сколько ни разглядывал его Герасим, никак не мог понять, из чего он сделан.

- Храни его. Это - тебе. В награду за старание.

Перед отправкой ученик снова встретился со своим учителем. Приволок Харитону громадный узел тёплой одежды.

- Вот всё, что смог взять на вырученные деньги, - сказал он.

Харитон обомлел: знал, что никаких денег у Герасима не водилось.

- Никак продал свои инструменты?

Так парнишка стремился в кимряки! Всю жизнь мечту лелеял. Ради неё от лишнего куска хлеба отказывался. И вот тебе на: всё спустил. Ради чего? Да только для того, чтобы он, Харитон, не замёрз в сибирской ссылке!

- А как же заветная кимряцкая мастерская?

Герасим неопределённо махнул рукой:

- Передумал. - И добавил, привычно окая: - Бедолага возражает.

В ответ Харитон лукаво улыбнулся:

- Умнейшая у тебя псина! Передавай от меня ей низкий поклон...